Когда я открыла глаза, надо мной стоял папа и врач. Они тихо, но взволнованно о чём-то говорили. Врач мерил мне температуру, рассматривал мои раны, задавал какие-то вопросы. Он скорбно покачал головой и сказал отцу, что у меня скорее всего заражение крови и какие-то проблемы с сердцем, и что медлить нельзя ни минуты, так как время моё на исходе. Таких могли спасти только в одной больнице. Я не знаю, о чём шла речь дальше. Я отключилась.
Очнулась я от того, что двое санитаров аккуратно укладывали меня на носилки. В скорой я последний раз вздохнула самостоятельно…
Говорят, что в реанимации я провела десять дней, что врачи доблестно сражались за мою жизнь. Зачем они боролись за это никчёмное существование? Для чего?
Открываю глаза. Яркий свет летит мне прямо в лицо. Вокруг обшарпанные стены и окно без занавесок. Пошевелиться я всё так же не могу, но понимаю, что из меня торчит множество катетеров разного назначения. Жёсткая койка впивается мне в спину, а я – груда костей, обтянутых кожей, валявшаяся на продавленном матрасе, прикрывающем перекошенную железную сетку. На потолке чёрная плесень, на стенах осыпалась штукатурка. Зрение немного прояснилось. Понимаю, что я в палате. Я попыталась облизнуть губы. Они оказались грубыми и бугристыми, как перепаханная трактором целина. Слюны во рту не было, очень хотелось пить, курить, да и просто встать с этой ужасной койки. Почему тело меня не слушается?!
От ощущения собственного бессилия меня разбирала жуткая злость. Я решила во что бы то ни стало встать с этой ненавистной продавленной койки. Я собрала всю волю в кулак, приведя тело в готовность, как бегун перед стартом, и сделала рывок. Сесть полностью у меня не получилось, но я немного приподнялась, поставив на подушку согнутые локти. Ещё рывок – и вот я уже сижу, облокотившись на спинку железной кровати. Проделав ряд сложных манипуляций со своим телом, я умудрилась спустить на пол ноги. Вот он – миг победы! Я выпрямилась, привстала и… рухнула на пол, как мешок с картошкой. Я, будто лосось на мелководье, барахталась на полу, цеплялась за металлические части койки. Но никак не получалось принять вертикальное положение. От досады мне хотелось кричать и ругаться матом, но голос тоже не спешил ко мне возвращаться.
Прошло, наверно, минут пять, а мне показалось, что целая вечность. Я услышала грохот металлической каталки и дребезжанье железных кастрюль. В палату въехала тележка с едой. Следом появилась пожилая санитарка. Лицо её было располагающим, а глаза добрыми и внимательными. Тут она заметила меня и громко охнула.
– Батюшки, это ещё что! – и поспешила мне на подмогу.
Она аккуратно приподняла меня с пола и водрузила на кровать.
Рождавшиеся в моей голове слова никак не желали выходить наружу, но мне так хотелось отблагодарить эту добрую женщину, что я всё-таки просипела тихое «спасибо». Она улыбнулась мне в ответ и окинула меня ласковым, уставшим взглядом.
После моего неожиданного полёта силы окончательно меня покинули, и я даже не могла привстать, чтобы хоть немного поесть. Хотя я и не представляла, что смогу запихнуть в себя какую-либо еду.
Я заснула, так и не поев. А потом была капельница и вечерний обход. Доктор дал мне раствор для полоскания, после которого у меня немного прорезался голос. На обходе я узнала, что ещё пара часов промедления, и меня бы не спасли. У меня было заражение крови, да ещё стрептококки «сожрали» мне сердечный клапан. Теперь там дырка, и если я продолжу жить, как раньше, то точно умру. Я внимательно слушала, бестолково моргая глазами. Мне не было страшно, и интересовал меня лишь один вопрос, «когда меня выпишут». В ответ доктор лишь усмехнулся.
– А ты уже вставала?
– Да. Правда упала. Но это же временно. Ну, когда?
– У тебя эндокардит. Его ещё вылечить надо. А это не так-то просто, процесс долгий. Завтра к тебе приедут.
Я недовольно застонала и попросила придвинуть мне стул. Как только доктор ушёл, я начала тренироваться. Я встала, ноги дрожали, но мы со стулом доблестно доползли до конца палаты, распахнули прикрытую дверь и увидели, что за дверью маленький коридорчик и … металлическая решётка! Что за ерунда? Я что ли в зоопарке?
Позже я расспросила санитарку о том, где нахожусь. Оказалось, что это поднадзорная палата инфекционного отделения. Тут лежат больные и зависимые люди, требующие особого присмотра. А ещё оказалось, что у меня есть пакет с вещами, а в пакете лежит целый блок сигарет! И после ужина мы со стулом совершили целое паломничество в уборную, так что вечер у меня был насыщенный.
Перед сном я выпросила у медсестры две таблетки снотворного. Засыпала я с мыслями о том, где бы мне взять мобильный телефон и скорее узнать, как обстоят дела на районе.
На следующий день приехала мама. Она долго сидела около кровати и смотрела на меня то ли с тоской, то ли с укоризной. Не помню, о чём мы говорили, но, наверное, я спросила, как там дети и бабушка с сестрой и непременно уточнила, когда же приедет папа.
Мама привезла мне всяких вкусностей, два новеньких комплекта нижнего белья, ночную рубашку, сигареты и портативный dvd плеер с пятью дисками. Моей радости не было предела, ведь теперь я могла не просто лежать и плевать в потолок, но и фильмы смотреть! Но, как только мама уехала, я тут же провалилась в беспокойный полубред-полусон. Температура упрямо не хотела снижаться.
В этот год май был экстремально жарким. Горячее солнце шпарило с самого утра прямо в окно, около которого стояла моя койка. Занавесок в палате предусмотрено не было.
Приезжал папа, привозил продукты, дни шли и шли, а температура всё не спадала.
Как-то днём, когда было особенно жарко, и дверь в палату не стали закрывать, чтобы до нас доносилось хоть дуновение майского ветерка, я увидела, что в мужское отделение заходит довольно молодая и хорошо одетая женщина. Когда ко мне приезжали родители, они, конечно же, не дали мне позвонить Сидору. Сидор был моим единственным и, как ни странно, ещё живым другом. В одно мгновение в моей голове созрел план, что я непременно должна попросить у этой женщины телефон и позвонить своему весёлому другу, чтобы он либо придумал, как мне отсюда уйти, либо привёз мне более привычное «лекарство».
Сидор быстро поднял трубку. Точно помню, что я сказала адрес, номер корпуса и примерное расположение окна (насколько я могла судить о нём, находясь внутри здания). В ответ он обещал приехать и привезти мне «подарок», как только у него будет такая возможность.
Я стала ждать. Теперь я не отлипала от окна, а дни казались нестерпимо долгими. Я злилась, раздражалась на санитарок, дерзила. Но когда я чувствовала присутствие Сидора, пусть и незримое, море было по колено. Я знала, что мне будет, куда идти, знала, что там, куда я пойду, меня оденут и накормят, а ещё там обязательно будет «лекарство», наличие которого мотивировало меня на поход именно туда, а не куда-то ещё.
Снова приезжал папа и привозил мне продукты, новые фильмы и сигареты, снова шпарило майское солнце, снова градусник показывал 38,2, а Сидор всё не ехал. Может он не нашёл окно? Вдруг он приходил, а я тогда спала? Ну почему я так много сплю? И в этот момент я услышала под окном громкий свист. Это был он!
Как же я была рада его видеть! но скорее не его, а лишь то, что он мне принёс. Я «подлечилась», и жизнь вновь предстала мне в таком привычном и радужном цвете! Мы долго разговаривали, держа друг друга за руки сквозь ржавые прутья больничной решётки. Заходила медсестра, он пригибался, а потом снова выплывал откуда-то из-под стены, и мы снова о чём-то разговаривали. А потом я собрала все деньги, которые папа оставлял мне для медсестёр и санитарок (чтобы они лучше ухаживали за мной и не хамили), отдала Сидору, и он быстро удалился, обещая приехать в ближайшие дни с новым «подарком».
В этот вечер я с удовольствием посмотрела всю трилогию «Властелин колец», выкурила почти целую пачку сигарет (причём до туалета я добиралась самостоятельно, забыв своего металлического компаньона возле койки), а градусник впервые за эти дни показал 37,4!
Сидор приезжал снова, а я снова врала папе, что мне надо платить медсёстрам, чтобы они вовремя промывали катетер, чтобы чаще меняли постель. Не помню, что ещё я говорила, но папа верил, ведь он и подумать не мог, что ко мне кто-то может приехать.
Сидор не приезжал уже три дня. Теперь я не отлипала от окна, бесилась, материлась, плакала от бессилия, что ни на что не могу повлиять. Жизнь снова превратилась в ад.
Утро. Заходит доктор.
– Ты готова? – спрашивает.
– К чему?
В моей голове за секунду пронеслась сотня мыслей: к выписке домой, к походу на рентген, к сдаче анализов? Но последняя мысль оказалась самой жуткой, от неё меня, как током, ударило. А вдруг он знает, что Сидор приносил мне «подарочки», и теперь…
Но мои размышления перебил голос доктора.
– Мы с отцом поговорили и приняли решение перевести тебя в двухместную палату.
Наверное, после этих слов я должна была обрадоваться, но первое, что пришло в голову, было «как меня найдёт Сидор?». Нет, меня не посетили мысли, что три последних дня у меня снова температура 38.5, не вспомнила я и слова доктора, говорившего, что инфекция всё ещё сидит на сердечном клапане, и наркотики меня убьют, не задумалась, что дальше будет только хуже, и сейчас самое время остановиться. Нет! Я боялась лишь того, что Сидор меня не найдёт!
